Вначале советские граждане брились складными бритвами-ножами, именуемыми «опасными». Собственно, их опасность проявилась в названии не сразу: первое время все брились обыкновенными бритвами, а потом, когда вышла партия «безопасных», потребовалось как-то обозначить разницу. Так бритва-нож превратилась в опасную. Иногда и очень опасную – вспомним написанные в 30-х финальные страницы «Двенадцати стульев», когда Киса Воробьянинов в отчаянии заносит бритву над горлом Остапа Бендера.

На бритье таким лезвием уходило достаточно много времени, но зато процесс удаления растительности на лице превращался в ежедневный мужской ритуал, во время которого мужчина мог остаться наедине с собой и в тишине посмотреть самому себе в глаза. Или наедине с парикмахером – в цирюльни ходили постричься и побриться.

Острым и опасным этому лезвию помогала частая правка. Правили специальным правИльным камнем или правИльным ремнем. Но большинство предпочитало для этой цели ремень обычный, кожаный. Советские опасные бритвы оказались практически вечными – изготовленные в 30-х, они и сейчас находятся в рабочем состоянии.

Потом изобрели бритвенный станок, называемый безопасным. К нему нужно было время от времени покупать наборы тонких и острых одноразовых лезвий. Безопасность не стопроцентная – и этим устройством можно исполосовать себе лицо так, что мама не горюй. При этом умение бриться без травм считалось достойным, а вот пластырь на лице можно было оставить без комментариев разве что у подростка.

Техника эволюционировала, и вот уже и так избалованные безопасными бритвами мужчины начинают приобретать советские электробритвы – «Киев», «Нева», «Харьков» или «Ракета».  Именно такую уже в 70-х дарит своему жениху Ипполиту Надя Шевелева в культовой «Иронии судьбы». Но даже этот жест не сделал электробритву романтичнее, и в многочисленных депрессивных песнях то тут, то там появляется образ опасной, острой, как нож, бритвы – как у Бутусова:  «Я пытался уйти от любви, Я брал острую бритву и правил себя…»

Дарья Горобцова